Он всегда косолапил, когда ходил,
И как-то странно поводил плечом,
У него было невнятное лицо,
С таким лицом хорошо быть палачом.
Лицо его было как сморщенное яблоко,
Забытое червями в первом снегу,
И сколько не силюсь, но цвет его глаз
Я почему-то вспомнить никак не могу.
Лет пятнадцать назад у него был плащ,
Такой из болоньи, рублей за тридцать,
Их продавали на каждом углу,
Их слали за водку нам прибалтийцы.
И у него был портфель крокодиловой кожи,
Но кожа была стопроцентный кожзам,
Что он носил в этом портфеле
Не знал никто, и не ведал он сам.
Явно портфель был пустой,
Без вопросов, наверняка,
Я вспомнил как я прозвал его
Янки Додсон, я звал его янки Додсон.
Каждое утро на втором этаже
Я всегда пил кофе и смотрел во двор,
Он проходил в своем сером плаще,
Слегка озираясь, как опытный вор.
И когда он скрывался за кустами вдоль тропки,
А кустов во дворе у нас было много,
Я всегда говорил себе — янки Додсон,
Я знаю, чем кончится эта дорога.
Я всегда называл его именно так,
Я всегда называл его янки Додсон,
Я звал его янки Додсон.
А когда вечерело, мы с друзьями
Пили вино или пели песни,
Он всегда проходил мимо нас
В плаще нараспашку, суров, но весел.
Походка его не была очень твёрдой,
Но он крепко держал свой портфель под мышкой.
Мы кричали ему — Выпей с нами, Додсон,
А он отвечал — Пошли вы на х*й, мальчишки.
Именно за это я и прозвал его янки Додсон,
Я звал его янки Додсон.
Янки Додсон.
Янки Додсон.
Янки Додсон.
Янки Додсон.