Ветер сквозил из подвала и пробирал до костей,
Долго она умирала в тесной каморке своей.
Не было сил у старухи даже водицы налить,
И одиночества муки сердце безжалостно жгли.
На неудобной постели язвы саднили в спине,
Крысы всё больше наглели, бегали прямо по ней.
И хоть не верила в Бога, но от бессилья и мук
С болью, тоской и тревогой вдруг обратилась к нему.
Если ты есть, то скажи мне, дай справедливый ответ,
Чем заслужила я в жизни столько лишений и бед.
Тяжесть безмерного груза ты облегчить мне не мог,
Бросил меня, как обузу, даже родимый сынок.
Всё променял на бутылку, всё, что имел, промотал,
Если бы, Господи, был ты, разве сложилось бы так.
И в тишине чей-то голос слово ответное дал —
Помнишь ли сына другого, что не родился тогда.
На мимолётность комфорта ты променяла его,
Помнишь, как перед абортом ткнулся он ножкой в живот.
Он не умел защищаться, он не хотел умирать,
Рвали в утробе на части тельце его доктора.
Смерть он познал не рождённым, мать не увидев свою,
Именно этот ребенок старость бы скрасил твою.
Он помогал бы в лишеньях, он бы заботливым был,
Только твое утешенье твой эгоизм погубил.
Слёзы беззвучно глотая, тихо лежала она,
Господи, всё что ты дал мне, я заслужила сполна.
По полу бегали крысы в комнате полупустой,
Только в душе воцарились мир и небесный покой.
Мир и небесный покой.