Я кривой иглою шкуры штопала,
Солнце над озером,
Плавало в тумане свежей кровью
Среди синего молока.
Плачут волки за далёкой сопкою,
Знать, дело в осени,
В стойбище им лайки вторят воем,
У оленей красны рога.
Он колдун, он ведун, он шаман, он проклят
Сам собой в трёх мирах,
Под его ногою танцуют камни
Или бубен у меня в груди.
Скоро снег, скоро лёд, скоро на охоту
За оленем о семи рогах,
Из косы семь прядей, дева, дай мне,
Ой, режь да не гляди,
Тетиву ты мне сплети.
Режь да не гляди.
Как прозрачный холод веял с севера,
Он говорил слова,
Как не вспомнит солнца земля зимою,
Так не вспомнить и мне его.
Я коптила рыбу зверобоем-клевером,
Пой, одолень-трава,
Знаки начертила я на ней стрелою,
Эй, ой, да калёною имени запретного.
Калёная стрела.
Забудешь первый закат,
За ним забудешь второй,
Собаки рыбу съедят,
Смешают кости с золой.
И дни короче ночей,
И отрастает коса,
Лайки рвутся с цепей,
А в их глазах небеса.
Лайки чувствуют след,
Кровавый, как бересклет,
И снова дикий олень
Несётся в алый рассвет.
В тумане липком, как кровь,
Он растворяется вновь,
И солнце между семи,
Семи кровавых рогов.
Не тебя ли гонят псы мои, шаман,
В сторону зимы,
Уж не ты ли сам собою предан
Луком и тетивой.
До того как упадет ночной туман
В снежные холмы,
Надо мне сыскать колдуна-оленя ,
Эй, ой, непутевого.
Только вспомнить имя бы его запретное,
Станет вновь шаман собой,
Меж семи рогов имя то запрятано,
Станет вновь передо мной,
Словно лист перед травой.