Дело было в ресторане, где менты висят,
Взяли Маню на кармане, фраернулася,
Платье белое в горохах, опер молодой
Шепчет ей: «Скажи, где Леха, отпущу домой».
А на улице метели, зла окраина,
Не такого насмотрелись за хозяином.
«Не скажу тебе где любый, не суди, старлей,
Ты б продал свою голубу, то-то и налей».
Маню бросили на нары, щёлкнули ключом,
Ты играй, моя гитара, говори ещё.
В поцелуях твоих жарко жизнь фартовая,
Пододвинься-ка, товарка чернобровая.
Как жилось ей, как спалось ей, знает Бог один,
Отсидела Маня восемь долгих лет и зим.
А как вышла, оглянулась, жизни-то и нет,
Потому что фраернулась в двадцать юных лет.
Дело к вечеру, смеркалось, фонари стоят,
Маня в хату постучалась сама не своя.
Платье то же в цвет горошек да косынки шёлк:
«Я вернулась, здравствуй, Лёша, милый корешок».
Эх, судьба, свечи огарок, воробей в руке,
Дверь открыла Мане шмара в рыжем парике.
Сытый Леха в коридоре лампочку винтил,
Маня охнула от горя и лишилась сил.