На-на на-на-на на-на на-на-на
На-на на-на на-на на-на
На-на на-на-на на-на на
На-на на-на на-на на-на
На-на на-на-на на-на на
На-на на-на на-на на-на
На-на на-на-на на-на на
На-на на-на на-на на-на
Согнали как-то на централ
Воров в законе, мочились, суки,
В прохаря в тюрьме и в зоне,
А потому что там, где вор, скощуха зэку,
Блатному урке и простому человеку.
А над Владимиром висел багровый месяц,
И кто-то в камере запел грустную песню.
И грело души всем зэка той песни пламя,
Короче кажутся срока, когда поют о маме.
А песню грустную в тюрьме поёт
Один еврейский арестант,
И слово мама каждый узнаёт
Грузин, русак и брат цыган.
Он песню пел с такою грустью, не жалея,
Как может петь и тосковать душа еврея.
И уважением прониклись арестанты
К еврейской маме и к босяцкому таланту.
А песню грустную в тюрьме поёт
Один еврейский арестант,
И слово мама каждый узнаёт
Грузин, русак и брат цыган.
Бахурги гудиш йоюше бэкылэ
Шарзэ мэраль гэма шэлом
Хазэ мэрпашут вэ ацубэ мэлэ
Всэвэльвэ тиква вич бєлон
Хай тити пеша цисвайхили ими
Гавален дли хафэш хайом
Ахавтия так вэат акшаф маамин
Шеочер ба кмо калйом
На-на на-на-на на-на на-на-на
На-на на-на на-на на-на
На-на на-на-на на-на на
На-на на-на на-на на-на
На-на на-на-на на-на на
На-на на-на на-на на-на
На-на на-на-на на-на на
На-на на-на на-на на-на