В муках извивается струна,
Корчится в звенящей тишине,
Ах, как выпить хочется до дна
За тебя, возлюбленная, мне.
Только вот в гранёный мой стакан,
К сожаленью, нечего налить,
Я давно не видел старика,
Года два, с тех пор, как бросил пить.
Рано, вещун, я, послушав тебя, завязал,
Рано забыл об одном — двум смертям не бывать,
Рано я вставил себе голубые глаза,
Карие больше идут мне, не буду скрывать.
Два часа как умер телефон,
До утра его не воскресить,
Мне б строку не спутать со строфой,
Сохрани, Господь, и, Боже, упаси.
Не угадать бы того, что умом не понять
И не подсмотреть бы за тем, что сокрыто в ночи,
И не услышать бы стона, что не для меня
Бьётся в горячей подушке у ясной свечи.
И не услышать бы стона, что не для меня
Бьётся в горячей подушке у ясной свечи.
Заходи, старик, я вновь один,
Как всегда, со всеми и ни с кем,
И хоть сердце, вроде бы, в груди,
Кожу рвёт мне вена на виске.
Рано послушав тебя я, вещун, завязал,
Но не страшны мне на стенах теперь зеркала,
Время пришло, старичок, отвечать за базар,
А без полбанки никак, вот такие дела.
Время пришло, старичок, отвечать за базар,
А без полбанки никак, вот такие дела.