Увёл с собой день и свет и заботы,
Февральская тень туманом болотным
Окутав меня, пробуждает виденья,
Витают по комнате лица и тени.
Страшные злые носы крючковаты,
Зубы гнилые, спины горбаты,
Лихие красавицы, морские царицы,
Налитые кровью и добрые лица.
Умные, гнусные, губы отвислые,
Грубые, грустные, дикие, лысые.
Жизнь отжившие и не пришедшие
Бродят по полу, комоду, кушетке.
Театр без ролей и без артистов,
Без Божьей воли творятся убийства,
Заново тех, кто убит был когда-то,
Сыплются деньги, воет собака.
Палач и доносчик, трусливо оскалясь,
Слились в единую морду шакалью.
Не успеваю за тем, что творится,
Жизнью своей живут тени и лица.
Худые, ехидные, алчные, красные,
Блеклые, видные, даже прекрасные.
Встали в дверях неизведанных странствий,
На долю секунды зависнув в пространстве.
Но миг, и ожили все образы сразу,
Вены и жилы как по приказу
Вздулись, и кровь побежала по телу,
Листы заполняются чёрным по белу.
Нежным шептанием, воплем надсадным,
Вечным скитанием, смертной досадой,
Тягой к известности, страстью к богатству
Полнится лестница рабского братства.
Крутятся звери, рыбы и птицы,
Черви и змеи, тени и лица.
Солнцем палёные, морем солёные,
Сытые, выбритые и холёные.
Ночь на исходе, рассвет тёмно-синий
И не было вроде прожитых жизней,
Последние блики тумана витают,
Тени светлеют, видения тают.
Подлец напоследок смеётся убого,
Мать просит защиты для сына у Бога,
В стене растворяясь, уходит любовник,
Но наяву сотни строчек неровных
О пьяных харчевнях, разрушенных замках,
О знати и черни, самцах и о самках,
Проживших ночь и ушедших бесследно,
В зеркале только лицо моё бледное.